Под вечер зашел Гансйорг и заявил, что брат держался недурно, а затем дал ему указания, как действовать дальше, чтобы продвинуть договор с Алоизом Пранером.
- Ты должен довести баронессу до того, - поучал он Оскара, - чтобы она сама заговорила с тобой насчет пети-мети (денег). А когда заговорит, то окажется, что ты в денежных делах сущий младенец, ты гордо отвергнешь все ее предложения и отошлешь ее ко мне. Главное, чтобы не ты поднял вопрос о деньгах, а она.
Два дня спустя Оскар ужинал с фрау Третнов в ресторане гостиницы "Четыре времени года". Между супом и вальсом "Голубой Дунай" баронесса говорила о том, что образ мирового целого у Оскара Лаутензака тот же, что и у Адольфа Гитлера. Между рыбой и телячьим филе а-ля Россини она говорила о великой задаче, которая ждет Оскара в Берлине. Между жарким и суфле "сюрприз" - о том, что в наши тяжелые времена Оскар должен покинуть башню из слоновой кости, пусть простой народ услышит его голос; о примере, который подает фюрер, отказавшийся от своего призвания художника, чтобы спасти Германию. За фруктами и сыром Оскар заявил, что никогда еще призыв к служению немецкому народу не звучал так искренне и убедительно, как из уст баронессы. И, не стесняясь ни гостей, ни кельнеров, он рассматривал ее пристальным и настойчивым, весьма мужским взглядом.
- Хотите съесть со мною пополам вот эту грушу? - спросила баронесса. Позвольте, я вам очищу.
Кофе пили в салоне баронессы. Итак, решающая минута настала. Оскар устремил свои дерзкие темно-синие глаза на ее лицо, сосредоточил свой взор на ее переносице. Властно, напрягая всю свою волю, приказал ей в душе: "Заговори же наконец насчет пети-мети (денег), дура!" Оскар не знал, употребил ли он это выражение, вспомнив слова Гансйорга или же надеясь, что берлинская дама его так скорее поймет.
Она поняла и подчинилась.
- Я понимаю, уважаемый маэстро, - сказала она, - если вы решитесь переехать в Берлин, вам придется со многим здесь расстаться. Конечно, это будет связано и с материальными трудностями. Может быть, вы позволите мне в этом деле немного помочь вам? Я была бы счастлива это сделать.
"Аллилуйя!" - возликовали в душе Оскара пилигримы. "Клюнуло!" загремели трубы и фанфары празднества в "Мейстерзингерах". Но вслух он сказал мрачно и строго:
- Меня не интересует практическая сторона дела. Для меня существует один-единственный закон: мой внутренний голос.
- Я знаю, - сконфуженно отозвалась баронесса, краснея, как девушка. Мне не следовало и заговаривать об этом с вами. Мы все обсудим с Гансйоргом.